Дети Октября

В далеком 1971 году на спортивной площадке одного из концертных залов Брюсселя встречались чешский «Збройовка Зетор» и алматинский «Буревестник». Шел третий, решающий матч за Кубок европейских чемпионов по волейболу среди мужских команд. Импровизированные трибуны выли от восторга в ходе матча. Соперники подарили четырем тысячам зрителей незабываемый триллер под названием «Умрем, но не сдадимся».

Превращение «Буревестника» из рядовой команды в эталонный клуб Европы выглядит странным: слишком быстро все произошло, да и место для такого чудесного превращения было не совсем неподходящее. Но если копнуть глубже, то ничего волшебного в этом не было. Ведь возникновение «золотой» команды началось не с чистого листа. В середине пятидесятых в Казахстане уже существовал клуб «Буревестник» — команда, звезд с неба не хватавшая даже в республиканских соревнованиях. Но, когда команду принял тренер Октябрь Жарылгапов, началось становление того самого «Буревестника», который прогремел на всю Европу.

В конце 50-х годов Жарылгапов собрал под свои знамена лучших игроков республики — Жаркешева, Сауранбаева, Кассина, Махмутова, Преснякова, Акунова, Дьякова, Щербакова, и уже в 1961 году команда добилась права выступать в высшем дивизионе союзного чемпионата. А когда в клуб были приглашены Антропов, Кравченко, Портной и Рагозин — пришел настоящий успех. К тому времени команду принял тренер Зангар Жаркешев.

О том славном времени вспоминает наш гость — игрок «золотого» состава «Буревестника» Николай Рагозин.

— Николай Михайлович, как вы попали в эту команду?
— В 1967 году, в отсутствие Жаркешева, Октябрь Жарылгапов повез «Буревестник» на Кубу, где предстояло сыграть с клубами этой страны. На Острове свободы волейбол уже тогда развивался семимильными шагами, и нам предстояли непростые матчи. Команда в нескольких спаррингах показала невыразительную игру, проиграв четыре встречи. По приезде Октябрь спросил у Жаркешева: мол, нет ли у тебя толковых нападающих? А тот вспомнил, что есть такой семнадцатилетний Коля Рагозин, играющий за юношескую сборную СССР. Ещё одно обстоятельство сыграло мне на руку. За год до Олимпиады в Мехико двоих наших лучших игроков, Валерия Кравченко и Олега Антропова, призвали под знамена сборной СССР, и они частенько отлучались на сборы. Таким образом для меня освободилась временная вакансия.

— И как вас приняли в команде?
— Дедовщины не было. У нас сложился на редкость дружный коллектив. «Старики» всячески помогали освоиться. Жан Сауранбаев, Гена Гончаров и Валера Кравченко, будучи старше на десять лет, ни словом не попрекали меня за неудачные действия. Чтобы втянуться в коллектив, мне потребовалось полгода, но крови ребятам я попил изрядно (смеется). Но особенно ощущалась поддержка Зангара Жаркешева: тренер доверял мне, даже когда я проваливал матч. Потом он мне объяснял: дескать, если тебя поставили в основу, костьми ляг, но выполни установку на игру. Он не сажал меня на скамейку запасных, давая время обвыкнуться.

— Значит, атмосфера была доброжелательная? А как же скандал с Антроповым?
— Да не было там никакого скандала. Рассказываю, как все случилось. В Риге был добротный клуб «Радиотехник», который тренировал Амелин. «Технари» постоянно были в призах, но после ухода Амелина на пенсию развалилась и команда. Поднимать рижский клуб в начале семидесятых вызвали казахстанца Геннадия Паршина, в свое время на детско-юношеском уровне тренировавшего Алика Антропова.

Удивляюсь, как Гена выжил в Риге. Пять игроков основы были старше его, не подчинялись тренерским установкам, поэтому Паршин решил пойти на омоложение состава. Я не знаю, он ли предложил, или Антропов сам решил последовать за своим наставником, но Алик засобирался в Ригу. Но в те времена, чтобы уйти из одной команды в другую, были нужны веские основания. Это сейчас контракты, а тогда все решалось на уровне Москвы. Представьте, если бы я сдуру написал заявление руководству «Буревестника» на том основании, что в «Радиотехнике» мне будут платить больше. Все! Меня бы «казнили» и к волейболу близко бы не подпустили. Даже на уровне села.

Алик такую глупость не сделал, но стал нарочно препираться с тренером. Причем скандалы начинались на ровном месте, хотя Антропов и был любимчиком Зангара Жаркешева: Алику позволялось то, чего не могли допустить себе другие. В общем, расстались они тогда с осадком на душе. Сейчас, по прошествии лет, конечно, думаешь иначе: просто ученик пошел за своим наставником, что в этом плохого? Но в советские времена уход из команды считался предательством.

— Зангар Жаркешев конфликтный был человек?
— Нет, но и «лапшой» не был. Если надо, то мог поставить на место зарвавшегося игрока. Тренировки для нас были наслаждением. Мы занимались два раза в день — по семь часов в сутки. Жаркешев считал, что работать нужно по максимуму, иначе результата не будет. Конечно, чтобы игрока не загнать, были необходимы и щадящие условия. Но главное для тренера было психологически зажечь игрока идеей. Нам нравились его задумки. К примеру, все члены команды были индивидуально сильны в своем амплуа. Олег Антропов был силен как в атаке, так и на приеме. Александр Портной прекрасно владел ударом с обеих рук, что позволяло ему успешно атаковать из любой зоны. Геннадий Гончаров был очень быстрым волейболистом. А Валерий Кравченко неоднократно признавался лучшим блокирующим и нападающим мира.

Но мы играли, как все команды: высокий пас, который читался за пять секунд до удара, стандартная игра с двумя пасующими. Но пасующий — это целое искусство. Где взять двух равноценных? Не хватало тактических новинок. И Зангар придумал. По его мнению, связующий должен стоять не у сетки, а выбегать из пятой зоны, то есть неожиданно для соперника. Сейчас все играют так, а тогда это было только в теории. Правда, Жаркешев дошел до этого сам. В 68-м мы играли практически без блока соперника, вертя такую карусель, что соперник путался в наших хитростях. Причем наш связующий играл в прыжке. Он, понятно, возмущался, но Зангар волевыми методами заставлял его это делать. Это тоже было новшеством, выстраданным методом выжигания каленым железом.

А ещё впервые в Советском Союзе алматинские волейболисты начали играть во второй зоне с коротких передач. В команде была разработана мобильная система блокирования. Скрестный шаг позволял центральному блокирующему успевать вовремя на края сетки. Благодаря этому блок всегда был двойным, что, в конечном счете, обусловило наличие в команде самого мощного и непробиваемого щита над сеткой не только в Советском Союзе, но, пожалуй, и в мире.

— Почему же тогда «Буревестник» не выиграл золотые медали в 68-м?
— Мы лидировали в чемпионате и довольно уверенно. Но Антропов и Кравченко были в сборной — готовились к мексиканской Олимпиаде. Их отсутствие ослабило нашу игру в нападении и на блоке. А ведь в шести последних матчах нам необходимо было одержать всего одну победу — и «золото» в кармане. В тот год только таллиннский «Калев» не делегировал в сборную Союза ни одного игрока, в то время как другие команды лишились двух-трех волейболистов. В итоге, мы проиграли все оставшиеся матчи и пропустили «Калев» вперед.

— Но на следующий год команда уже была готова завоевать золотые медали?
— На все сто двадцать процентов. Уделом провинциальных клубов — тех, которые не представляли Москву и Ленинград, — практически в любом виде спорта было прозябание в низших дивизионах и подготовка игроков для грандов. Максимум — вторые роли в элитных лигах. А уж европейская известность им точно никогда не светила. Мужской волейбол, где побеждали московский ЦСКА, подмосковное «Динамо», ленинградский «Автомобилист», не был исключением из правил. Поэтому для всех стало сенсацией, что провинциальный «Буревестник» вдруг поднимется на высшую ступень пьедестала по итогам 1969 года.

— Помимо мастерства и сплоченности, что ещё помогло вашей команде?
— За полтора месяца до окончания чемпионата от лейкемии умер отец-основатель «Буревестника» Октябрь Жарылгапов. Всем, чего команда достигла, она была обязана ему. На похоронах мы поклялись, что выиграем золотые медали чемпионата СССР. Свое обещание мы выполнили и получили право представлять страну в Кубке европейских чемпионов на следующий год.

— Боязно было играть в Европе?
— По большому счету европейский Кубок в то время не шел ни в какое сравнение с чемпионатом СССР. По значимости — да, европейское признание для нас было очень важным, но выиграть союзный чемпионат, где играли Москва, Ленинград, Киев и Рига, было намного почетнее. Советские клубные команды были на голову выше французов, румын и прочих шведов. Это сейчас французы в рейтинговой десятке, а тогда они были слабаками.

— А чехи, с которыми вы дважды подряд играли в финалах?
— Нет. Команда «Збройовка Зетор», как и «Буревестник», выглядела предпочтительнее других. Тех же французов мы обыграли в первом турнире в одну калитку — 3:0, 3:0. На следующий год они снова у нас в соперниках. Первая игра у них на площадке — мы выигрываем с традиционным «сухим» счетом. Второй матч должен был состояться в Алма-Ате, но французы отказались приехать, и нам пришлось опять отправиться к ним в гости. И снова тот же результат — обыграли в одну калитку.

А вот «Збройовка Зетор» — совсем другой соперник. Если в 1970-м мы относительно легко выиграли у них в двух встречах, то на следующий год получилось гораздо сложнее. Чехи, видимо, решили дать бой. Каждая из команд одержала по домашней победе, и решающая встреча состоялась в нейтральном Брюсселе. Бельгийцы не были особо избалованы профессиональным волейболом, поэтому трибуны были заполнены под завязку.

— Ведя в матче со счетом 2:0, вы позволили сравнять счет. Что же произошло?
— Вы ещё спросите, почему мы проиграли в Чехии! Ведь тогда, после второй игры, нас обвинили чуть ли не в том, что мы нарочно «сдали» игру, чтобы съездить в командировку в Бельгию. А ведь для нас выиграть этот почетный трофей было честью. Надо было видеть лица ребят после победы в третьем матче, и понять насколько все эти обвинения были некорректны. Все плакали после финального свистка. Полжизни там, в Брюсселе, потеряли. У Жана Саурынбаева, капитана команды, перед решающей пятой партией даже началась нервная рвота.

А что касается неудачной третьей и четвертой партии заключительного матча в Бельгии, то мы попросту сбавили обороты в ожидании близкой победы, а чехи, напротив, поймали кураж и пошли ва-банк. В пятом сете чехи даже вели. Зал ревел в экстазе, болея за красивый волейбол, встречая аплодисментами каждый удачный розыгрыш. Перед самой концовкой, которая, казалось, никогда не наступит, следует наша подача. Напомню: при прежних правилах розыгрыша очко не засчитывалось при потере. И тут Станча, этот красавчик-чех, в прыжке кладет переходящий мяч перед собой. Жан Саурынбаев сидел-сидел, да как даст «ответку»! И счет стал 13:9 в нашу пользу. Дальше чудеса творил Антропов, и в итоге мы выиграли 15:13. После матча настолько все были морально уставшими, что не было сил радоваться.

— И все же победу отметили?
— Да, нам вручили Кубок, но такой тяжелый, что вдвоем еле до раздевалки доперли. Медали — на постаменте, а на его обратной стороне — малюсенькая медалька «Участника финальной игры» размером с пятикопеечную монетку. Ну и, конечно, традиционное шампанское.

— А дома как встретили?
— С почестями. Не знаю как другим, а мне выдали денежную премию в тысячу рублей.

— Как известно, советские спортсмены всегда были обласканы властью. Брежнев любил хоккей и благоволил к ЦСКА, Щербицкий обожал смотреть футбол и болел за киевское «Динамо». А как наш первый секретарь Димаш Ахмедович Кунаев относился к спорту?
— Спортом он не интересовался, соответственно, не помогал. Большая заслуга в том, что «Буревестник» смог так подняться, принадлежит Октябрю Жарылгапову и Зангару Жаркешеву. Первым проторил дорогу во властные структуры Октябрь: как-то он увидел на трибуне члена Верховного совета КазССР Семена Пака и подумал: а почему бы не воспользоваться интересом этого могущественного человека к волейболу? Жарылгапов подошел к нему, познакомился и рассказал о насущных проблемах. Семен Пак, в свою очередь, свел его со вторым человеком в республике, референтом первого секретаря ЦК Компартии Казахстана товарищем Пикежановым. И с тех пор на наш волейбол посыпались милости. Благодаря Октябрю и его связям игроки стали получать квартиры вне очереди, покупать автомобили, были и другие привилегии.

— Как к этому относились простые люди?
— По-разному. Помню, Саша Портной рассказывал мне о том, как отстоял свою квартиру. Отец у него был знатный мастер на заводе и получил трехкомнатную квартиру в престижных «кировских домах», что на углу улиц Фурманова и Комсомольской. Когда отец умер, новое руководство завода решило элитную квартиру у Саши отобрать и переселить его в микрорайоны. Ещё и пригрозили Портному: дескать, если не съедешь — ремонта не будет, останешься без воды и тепла. Так вот, однажды Саша шел по улице, а навстречу — Пикежанов. Раньше ведь чиновники не ездили на «Мерседесах» с мигалками, а все больше вместе с народом передвигались. Пикежанов говорит: «Шура, привет! Как дела?». Тот и рассказал ему о своих бедах. На следующее утро Портной собирается на тренировку, открывает дверь, а на лестничной площадке — бригада строителей: «Что, хозяин, начнем ремонт?». После Жарылгапова с Пикежановым сдружился и Жаркешев.

— Если не секрет, какая зарплата была в то время у волейболистов?
— Официально — 100 рублей. Неофициально — побольше. Дело происходило так: Жаркешев приходил в раздевалку с газетными свертками, вываливал их на стол, и каждый выбирал сверток со своей фамилией. Кстати, в том, что я получил квартиру в двадцать один год (!), заслуга именно Жаркешева — я, как и Антропов, был у него в любимчиках.
Жили мы с родителями и братом в двух маленьких комнатушках на Четвертой линии. Как-то я заикнулся: а нельзя ли мне получить однокомнатную квартиру? Зангар обещал посодействовать. Он обратился к Каркену Ахметову, тогдашнему председателю Спорткомитета КазССР. Тот поразмыслил и сказал: «Проблем не вижу, но почему однокомнатную? Он человек молодой, неопытный в житейских делах. Пойдут девочки, попойки, и мы его потеряем. Пусть уж под присмотром родителей живет в трехкомнатной квартире».

В горисполкоме сначала пообещали «трешку», но потом пошли на попятную. Стали уговаривать, чтобы я согласился на двухкомнатную квартиру. И тут Саша Кормановский дал судьбоносный совет: «Коля, квартира выдается один раз в жизни. На какую согласишься — в той и проживешь всю жизнь». Спасибо ему, родному, за этот совет. Я до сих пор в той трехкомнатной квартире и проживаю.

— Кого вы считаете лучшим игроком в «Буревестнике»?
— Хоть в мире почитали и неоднократно признавали лучшим игроком мира Кравченко, мы в команде лучшим считали Алика Антропова. Он был универсален, причем в каждом амплуа действовал на одном уровне со специалистами этого «жанра». Алик мог и передачу сделать идеальную, и мяч идеально принять и подать его мастерски.

— Казалось бы, команда на ходу, выигрывает Кубок европейских чемпионов, на следующий год — очередной турнир в Европе. Что же вдруг произошло? Почему того «Буревестника» не стало?
— Первая причина — уход из команды по разным причинам нескольких ведущих игроков — Антропова, Саурынбаева и Портного. Заменить их было некому. Это одна из немногих ошибок Жаркешева. Он не подумал, что необходимо готовить плавную смену поколений ещё пять лет назад. А он этого не делал. Смена сидела на скамейке запасных, но играть не играла. Жаркешев предпочитал не тасовать основу.

— Если сравнить тот «Буревестник» и нынешние казахстанские команды, что их отличает или роднит?
— Роднит только то, что они — казахстанские. А отличает уровень мастерства, самоотдачи и творческих идей. В девяностые годы мы, по сути, потеряли волейбол. Уехали мало—мальски толковые игроки, талантливые тренеры, да и финансирования нет. И что самое страшное — нет массового волейбола. Вместо спортивных площадок — одни стоянки для машин. А ведь именно с детских лет начинается путь в спортивные профессионалы.

Я помню, на стадионе «Спартак» было несколько волейбольных площадок, где с утра до вечера происходили баталии от мала до велика. Рядом была пивнушка, и мужикам, которые шли туда расслабиться, предстояло пройти через стадион. Так они, увидев, с каким жаром играют старики и дети, тут же подворачивали рукава и штанины и включались в борьбу. Сейчас такого нет: «Спартак» заасфальтировали, и там маршируют студенты на занятиях НВП.

— Ностальгия?
— Да. В мои времена к спорту было огромное внимание и главное, было желание людей заниматься им. Сейчас такого нет и нескоро будет.